Отсутствие внутреннего ресурса приводит и к потребительской позиции, невозможности вступать в личностные контакты, сотрудничать – «дайте нам это и не лезьте в душу». Многие волонтеры говорят, что ПВРы похожи на детские дома – все привозят туда подарки и уезжают, и люди привыкают к восприятию их как иждивенцев, это усиливает расщепление между “мы беженцы, нам плохо” и “они местные, им хорошо”, что дает мало надежд на интеграцию… Замкнутый круг?
В подробном и глубоком рассказе о своей смене команда Виктории Лебедь анализирует эту ситуацию и пути выхода из нее.
Мы стараемся не рассказывать личных историй и не публиковать личных фото участников лагерей для защиты персональных данных. Зато мы приводим фрагменты рассказа команды в виде прямой речи, которая создает эффект присутствия и позволяет хотя бы немного почувствовать, что мы делаем, и как наши планы и концепции сталкиваются с реальностью, которую никто из нас раньше даже не представлял.
Площадка и команда
«ПВР располагается в отеле на берегу Дона, это с одной стороны элитный курортный район Ростова, с другой это не в городе, довольно долго ехать. Люди выезжают оттуда на работу, работают очень многие, практически в каждой семье кто-то работает».
«Весь отель занимают беженцы, все они из Донбасса, все они в основном пророссийски настроены. В основном персонал набран из них, то есть они сами занимаются едой, уборкой и т.д. Поэтому еда была простая, но вкусная. Администратор тоже из беженцев».
«Сначала оказалось, что руководство ПВР решило, что раз мы мы поселились в отеле, то будем круглосуточно “пасти” детей. Например, в игровой все время должен был кто-то находиться, чтобы охранять от детей имущество отеля. Вопрос ответственности, кто отвечает за детей, был очень острым для директора. Как будто у них нет родителей. Мы подумали, что если мы переедем в город, то это снизит напряженность. Так и получилось».
«Когда еще до смены я ездила смотреть территорию, директор бодро включилась в рассказ, что и как мы должны делать. Она сказала: "Нам четырех человек хватит, не вижу зачем больше, мы сейчас поделим на отряды, какой у вас график, во сколько зарядка?" Это можно было бы объяснить, если бы это не происходило там, где дети живут со своими родителями».
«Нас так и получилось, мало, в чате было 20 человек, большая часть планировала приехать на 1-2 дня. Часть людей стала отказываться, одна девушка переписывалась со мной всю неделю, но так и не приехала. Мы вчетвером были каждый день, Оксана до обеда, а мы целый день. Плюс приезжали 1-2 человека на короткое время. В среднем каждый день нас было шестеро».
«Бассейн все время содержат в идеальном состоянии, его чистит такой шикарный мужчина, отец 4 дочерей. А я была со своей дочкой, и с подругой, она тоже с дочкой. И я удивлялась, что дети не подходят к этому бассейну. В какой-то день я сказала, что договорюсь, чтобы мои девочки пошли в бассейн. Нас послали в администрацию, и нас долго мутузили, а сами люди говорили: «А это для гостей». И в итоге, когда мы договорились, и все дети туда набились, все сказали: “А что, разрешили??!” Этот чудесный папа пытался периодически одних детей выгонять, чтобы поплавали другие, навести порядок. Весь этот день у меня были жуткие опасения, что руководство ПВР нам этого не простит. Но дети были безмерно счастливы! Есть легенда, что когда в прошлый раз купались, то все заразились Омикроном, поэтому даже дети говорили «туда нельзя». Но, к счастью, они не заболели, и нам ничего за это не было».
Дети и взрослые
«В списке было 73 ребенка, но по факту мы видели примерно 45. Не видели совсем старших подростков, многие из них работают, сейчас много востребовано работников в летних кафе и т.д., в сфере сервиса и уборки, уличная торговля. Очень мало было видно младенцев, мы видели детей от 4 до 12, и несколько человек 14 лет».
«Некоторые приехали еще 19 февраля, но были и те, кто недавно. Происходит ротация, часть переезжает в город, освобождаются места, но вообще с местами плохо. То, куда нас заселили, эти места забрали у беженцев. Мы на следующий день уехали жить в город».
«Там отель, в котором есть банкетный зал, и площадка под навесом на улице и бассейн. На выходные туда приезжают люди и снимают эту территорию для праздников. Это “гости отеля”. Когда они приезжают, все стараются не высовываться, потому что если кто-то узнает, что там живут беженцы, они не будут это арендовать. Поэтому дети не должны оставлять следов жизнедеятельности. Например, то что дети рисуют мелом, надо смывать. Это как перекрашивать розы!»
«Идея что надо прятаться – жители ПВР ее принимают. Те кто там работают, на стороне отеля. Им сложно выдерживать конфликт, и они сливаются».
«Вообще ресурс у взрослых крайне низкий. Дети уже готовы идти дальше, готовы развиваться. Взрослые, которые не уезжают на работу, а проводят день в ПВР - видно что боятся на глазах у чужих шевельнуться лишний раз, поздороваться первым даже. У них нет потребности ничего расширять, им нужна только безопасность. Новые предложения воспринимаются как нападение. Идеи, веселье – все это отторгалось большой частью взрослых. «Вы добавляете нам работы! Нам и так тяжело, а вы тут шумите и пачкаете».
«К нам приходила одна мама и просто забирала своих детей. Приходили бабушки, вот бабушки общались. Общалась женщина, у которой нет детей. Одна женщина сказала мне, что не успела записать своего ребенка в зоопарк. Я стала рассказывать, что в автобусе может не хватить мест для не записавшихся, но мы постараемся организовать дополнительные машины. Она смотрела на меня с таким выразительным лицом, она была оскорблена тем, что я не возьму просто молча ее ребенка, а пытаюсь с ней обсуждать наши возможности. Для нее это, похоже, звучало как отказ, приправленный враньем. В итоге в автобусе оказалось на 10 мест больше чем мы рассчитывали и все поместились, хотя мы подстраховались, несколько местных волонтеров на всякий случай приехали на машинах, чтобы отвезти тех, кто не поместится».
«У них вообще не было запроса к лагерю. Мне кажется, они только в конце поняли, что мы им ничего плохого не сделали».
«Отношение потребительское, получить и убежать, а людей, которые раздают, замечать страшно. Но в последний день уже было по-другому. Им стало понятно, что мы не пытаемся откупиться или пристроиться сверху».
«В каждом ПВР я мечтаю встретиться с мамами и малышами и провести игры. Мы устроили опрос в чате, собралось 5 мам с малышами, я приехала потирая руки, но они не пришли и ничего не написали…»
«Очень короткий горизонт планирования, важно только то что сейчас происходит. А если, например, появляется яркая идея в будущем, то она портит то что сейчас. Например, пообещали аквагрим, и дети больше не могли ничего делать, до вечера каждую минуту думали про это. Очень мало психического ресурса».
«Родители откликались на предложение найти репетиторов, писали что им это нужно. Репетиторов в основном просили по русскому языку. Говорят-то они все на русском свободно, и не считают, что есть сложности в речи, на логопедов, например, запроса не было. Беспокоит их русский только как школьный предмет».
«Я успела чуть-чуть поговорить с ними еще до лагеря. Запрос был на то, что за детьми кто-то присмотрит. А потом, когда мы играли, я видела как они наблюдали что мы делаем, и было ощущения недоверия. Не говорим ли мы в процессе игры какие-то странные, непонятные, неправильные вещи? Было восприятие нас, как источника опасности. «Они точно не хотят ничего хорошего, а если хотят хорошего, то что они хотят взамен?»
«Мы заранее написали расписание первого дня и попросили разместить его в чате. Дети не среагировали на расписание, а среагировали на то, что мы раздавали шопперы с блокнотами и карандашами, а потом уже включались. Те кто пришел в первый день, они же и приходили потом. Но новые больше практически не приходили, мы ведь не объявляли, что будем что-то раздавать».
«День на третий был такой разговор, одна девочка приходит и говорит другой: «Там дают», та отвечает: «Возьми мне», они даже не обсудили, что дают!»
«Два раза при нас приезжали и раздавали что-то. У меня было впечатление, что они привыкли, что к ним приезжают как в детский дом. Это не личностное общение, невозможно включаться в каждый контакт. Это как погода: сегодня выпал снег, завтра выпали коробочки с соком. Хотя мы сразу писали, что будем неделю, люди удивлялись, что мы не уехали после первого, второго дня. Нас стало труднее игнорировать, а тратить силы на знакомство с нами не хотелось. На пятый день только меня стали спрашивать: “Сколько вы еще тут будете?” И впервые это звучало не как “когда вы свалите”, а как “сколько у нас с вами есть еще времени на совместность”»
«Мне очень интересно было наблюдать групповые процессы у детей. Через три дня группа установилась, работали списки, появилась возможность говорить о своих потребностях. Но это у маленьких, большие относились скептически».
«Одна мама в последний день говорила, что они не ожидали, что так хорошо будет. Всю неделю с них это не считывалось, скорее опасения. Когда это было озвучено, я была рада. Они слышали, что проходят лагеря, но не знали, что может быть вот так».
«У детей проявилась такая установка – «я опять бедная». «У меня что-то было, и все это тут же забрали». «Что-то произошло, а мне опять не дали». Если я это первая не взяла, то «я опять бедная». И отсюда одна стратегия - сделать так, чтобы меня пожалели. Это тупиковый путь».
«Что помогает преодолеть эту позицию? Что-то делать руками и производить. На это работает например то, что они делали театр, то что они рисовали, то каких динозавров они делали и таскали по лагерю… Изменение того что есть вокруг своим собственным трудом – это расширяет диапазон стратегий взаимодействия».
«У меня был рулон гофрокартона, метров 15 длиной и метр шириной. Много детей прошли через изготовление из него различных штук для себя, от крыльев, волшебной палочки, а закончилось домом».
«Возможность что-то сделать самому очень продвигает! Они приходили с запросом «сделайте мне». Я показывала свою ограниченность, что вот у меня очередь, но вот лежит картон и ножницы. Я помогала больше тем, кто что-то делал, а остальным я говорила «я сейчас не могу, но ты можешь сделать это сам». И они видели на примере других детей, что делать интереснее, чем просить! Столько энергии, удовольствия у тех кто делает! А просить – меньше энергии».
«Они быстро встают в деятельную позицию. Когда рядом есть деятельность, быстро нарабатываются эти навыки, разные новые способы поведения. Но нужно увидеть эту ресурсность, а для этого нужен пример. А они живут в ситуации, когда действовать самостоятельно опасно, можно этим вызвать наказание от взрослых. Остается только просить или не просить, если у тебя есть один взрослый, который или дает или не дает».
«Пацаны делали солдатиков и разбивали аккумуляторы. Они были друг с другом, такими компаниями ходили. Наши мужчины были в компании с пацанами. Радик и Алексей сказали – у нас тут мужской разговор».
«Да, гендерная сегрегация колоссальная, старшие мальчики пытаются быть мужчинами, а местные мужчины не общаются ни с кем, они или работают, и их нельзя отвлекать, или отдыхают, и их опять нельзя тревожить. И мальчики тоже не общаются, чтобы выглядеть более маскулинными. Стереотипное поведение мужчины там - молчать и ожидать что женщина все озвучит».
«И еще показать, что я здесь главный (сильный, наказывающий)».
«К концу они уже договаривались, кто следующий крутит этот обруч, и маленьких подучивали, как это обруч крутить. Они неплохо взаимодействовали, не пытались забрать этот обруч себе».
«Было воровство, ушел мяч, ушли настольные игры. Но мне было важно, чтобы они захотели играть между собой. Ведь “дженга” или мяч не нужны, если они лежат у меня в комнате и мне не с кем играть».
«Они забирали игры к себе, потому что игровая вечно закрыта, а группироваться лишний раз на улице – не очень приветствуется администрацией… Им говорят: «Что вы тут делаете? Идите к себе». А «к себе» - это номер на 8 человек, 4 2х ярусные кровати и все, и между ними стол, как в поезде. В таком хостеле живет 70 человек…»
«У меня вот что не получилось – я видела одного ребенка ЗПР, а может и с умственной отсталостью, но мама все время уводила его из толпы, я не смогла с ней пообщаться. Был ребенок с аутизмом, они тоже прячутся. Это мой контингент, у меня есть такая практика, можно было бы с ними индивидуально позаниматься. Но с таким отношением взрослых… Я видела бабушку мальчика 5 лет, который не разговаривал, но она тоже не пошла на контакт. Думают, что я буду обвинять, стыдить, захочу взамен за свою помощь влиять на их жизнь… С особенными детьми это часто бывает, а здесь еще сильнее».
«Работает психология «взять и убежать, не контактировать». «Дайте мне вот этот предмет и не лезьте мне в душу». Выйти на контакт - это уязвимая позиция. Когда я уязвима, миллион людей мне расскажут, что мне надо делать. Они могут решить, что меня надо спасать, и они рассказывают мне, что я должна делать. Это очень тяжело, от этого хочется закрыться. Как тут экологично войти в контакт? Может, сначала рассказывать о себе, о своих уязвимостях? Постепенно это работает».
Что делали
«Первый день мы отпахали очень сложно, сразу было 40 детей. Все они с дефицитом внимания, они хотели получить какой-то подарок и убежать, а мы пытались коммуницировать, это забирало много ресурсов».
«Мы заявляли круг каждый вечер, чтобы каждый мог сказать о своих потребностях».
«Я делала студию рисования на шоперах, мы с этого начали. Это было интересно, они включались в процесс, помогали друг другу нарезать картон».
«Им нравится рисовать. Понравился момент, когда одна девочка брызгала на свою работу и попала на другую. Возник конфликт и стал разрастаться. Вика предложила рисовать одну картину на двоих, выплескивая туда свои претензии друг к другу. Они в конце подписали эту работу “Алина и Полина”, и мы повесили ее на выставку».
«Творчества детям хочется, и я словила от этого кайф».
«Аквагрим я делала три дня, устала. Понравилось, что включились старшие девочки, дети сами организовались на запись к мастерам».
«Я получила большое удовольствие от подготовки концерта. Меня удивило, как они включились в этот процесс. В нашей школе это происходит каждый месяц, дети тоже согласны, но тут все было так быстро, и так много радости! Понравилось, как они складывали коллективы, группы, как они легко пошли в творчество. Показывали, кто что умеет, кто чему научился, танцевать, петь, что-то делать вместе».
«Подготовка к концерту заняла буквально полтора дня - в пятницу утром был зоопарк, вечером может быть они чуть-чуть готовились, и на следующий день концерт».
«Это было кульминационно, я плакала на выступлении одной девочки. Родителей было немного, это был день, кто-то был на работе, но те кто был, получили удовольствие. На этом концерте было много благодарностей нашей команде. Было две ведущих девочки, они сказали что они посвящают этот концерт волонтерам. Я удивилась, потому что изначально это готовилось для родителей».
«В самом-самом конце Светлана и девочки подошли к детям с листами и попросили написать что-то для себя. Дети откликнулись на это с удовольствием, на то что это важно для самих волонтеров. Сразу пошел вопрос - а еще? А как мы встретимся? А как мы увидимся? Никто, правда, свой телефон не оставил, но в тот момент было признание, что хочется продолжить общение. Они снова и снова подходили, чтобы обняться».
«Я посещала лагерь эпизодически, хотя я живу на Дону, но у меня были личные обстоятельства, поэтому я была один день, потом еще по кусочкам. Я брала с собой игры, чтобы на поле расставлять что-либо. И фломастеры, чтобы можно было рисовать на прозрачных пластиковых папках, это такие загадки – что-то написал, потом стер. У детей возник вопрос, будете ли вы во что-то играть, я взяла те игры, которые они предложили. Стали собирать команды, кто во что хочет играть. И вот тогда они стали приводить друзей. На этих играх такой маленький калейдоскоп, человек 40 пришло!»
«Был такой момент - я уходила поздно, и дети смогли сделать так, что они остались сами с собой в помещении, где мы играли. Они не стали там хулиганить, они играли в прятки. Они выключили свет и играли не так уж и шумно. Я с ними поговорила, предложила пообщаться или поиграть, а они говорят – а мы уже играем. Было очень важное состояние у детей, когда они прятались в одну кучку. Есть какое-то удачное место, и туда прятались все, даже 12-летние. Обычно так делают дошколята, а тут все затаивались вагончиками друг за другом. Пацаны были достаточно бережны с девчонками. Игры были скорее детскими, чем взросло-подростковыми. И то что они это делали - мне это понравилось».
«Детям понравились сказки, мы рассказывали, выбирая на доску только 10 предметов из кучки. Сказка должна крутиться только вокруг этих 10 предметов. Человек всегда рассказывает про себя. И получается, что он сначала все сам, а потом я уже вклиниваюсь, и играю за того, за кого он мне разрешил. В личных качествах героев главное было найти что-то позитивное. Принцесса конечно высокомерная, но умная. Если кто-то сражается, то конечно он агрессор, но и защитник…
А там был один мальчик, он всех бил. И в сказке волей или неволей появляется конфликт, и он решается каким-то шаблонным способом, например «Я принцесса, и вы все должны меня слушаться», или «Я самый сильный», или «Ты мой - ты чужой». У кого больше силы – это была почти политическая игра, две девочки вдруг стали наращивать военную силу своих условных государств. И вот нужно было найти вариант, чтобы эти государства договорились, друг у друга чем-то научились. Кто-то умеет строить, кто-то встречать туристов, и что-то между ними случилось, более уравновешенное.
Когда надо развязать тупиковый конфликт – здесь нужна подсказка. У детей очень узкие, жесткие способы реагирования. Это шло от родителей, особенно это было заметно на мужчинах».
«Женщины приходили за детьми, и с ними можно было перекинуться парой слов. Например, я говорю - ваш ребенок узнал про Симбу и заинтересовался. А вашей подружке интересно про Винни Пуха, и вот там лежат книжки, вы можете это прочитать. Но книжка пролежала до самого последнего, книжки брали только по инициативе детей…»
«Им сначала нужна была манипулятивная деятельность, они коммуницировали не напрямую, а через предметы. А Ира была в конце, они уже были готовы играть в социальные игры. Ира нас спасла, они с Радиком остались на полдня после зоопарка, и Радик вечером написал «мы уже детей ушатали».
Что в итоге
«Договорились о группе 5-классников, репетиторство по русскому языку».
«Сейчас начнется 1 сентября, дети начнут ездить в школу, они станут более мобильными. Они жаловались, что их никуда не выпускают».
«У нас есть люди, которые хотят ездить туда, Наташа, Радик. Но мне видится задачей интегрировать их в жизнь Ростова, а не ездить к ним туда. Там очень тяжелая атмосфера, намного легче дать ребенку новый опыт в другой среде».
«Мы проявили право детей на радость, активность общения».
«Взрослые стали поспокойнее, при нас они не тормозили детей, и они за эту неделю привыкли, что дети бегают, разговаривают, надеюсь, теперь им будет это легче выносить».
«Удалось показать нескольким детям, как размещать конструктивно свою агрессию».
«Мне удалось увидеть новый феномен, я увидела как можно научить безопасно конкурировать, с меньшим страхом и большим удовольствием. Я раньше с опаской относилась к соревновательности у детей, старалась это убрать. Тут я увидела, как это можно использовать конструктивно и буду это использовать в других своих проектах».
«У меня это первый опыт, я попала случайно в этот лагерь. У меня был такой период времени, когда с группой единомышленников из разных сфер мы посещали детский дом в Ростовской области, думая что там село, детям наверное там что-то не достается. Поскольку эти наши поездки были регулярные и долго по времени, то наблюдения и факты такие. Много людей приезжают в детский дом – спонсоры, коробки всего. Эти подарки на самом деле развращают, входят в привычку, дети не узнают про свои собственные возможности, а только про то что им должны привезти. Я заметила в этом лагере, и мне это понравилось, что дети сами что-то делали. Хорошо, когда дети занимаются деланием! Думаю, правильно действовать так: «Я не дам тебе рыбу, я научу ее ловить». Вещи должны быть те, которые обучают, расширяют возможности человека. Я считаю, что самое главное – это постоянно вовлекать в делание».
«Не хватало мужчин. Девочки могут брать поддержку от женщин и свободнее себя проявляют, а мальчики изолируются. Старшим мальчикам нужен спорт. Там довольно хорошие пространства, парней конечно нужно было втягивать».
«Я бы больше делала командообразующих занятий. Сейчас время команд. Все важные большие вещи не может поднять один человек, это работа команд. Это объединяет людей».
«Мне важно было поддержать людей в том, чтобы они не стигматизировали сами себя. Я поехала туда, потому что у меня самой есть детский опыт бегства в 90-х из-за начинающейся войны, есть опыт выживания нашей семьи на новом месте, в новых условиях, как организовывали себе жилище, заработок, развитие нас, детей. И это то, что я могла дать невербально, просто своим восприятием и своими реакциями на происходящее с ними: глубинное знание, что можно проходить через трудности, но жизнь продолжается несмотря ни на что. И да, у всех нас есть ограничения, но есть и огромный потенциал».
Финансовый отчёт о смене.