С такими вопросами столкнулась команда Оли Оводовой, делавшая параллельно два лагеря – в «бедном» и в «богатом» ПВР. И угадайте, где было больше участников?
Мы стараемся не рассказывать личных историй и не публиковать личных фото участников лагерей для защиты персональных данных. Зато мы приводим фрагменты рассказа команды в виде прямой речи, которая создает эффект присутствия и позволяет хотя бы немного почувствовать, что мы делаем, и как наши планы и концепции сталкиваются с реальностью, которую никто из нас раньше даже не представлял.
Площадка и команда
«Дело было так. Нам сказали, что мы должны работать в одном ПВР в Тульской области. В том городе гостиница одна и она занята беженцами и отдыхающими, мы там поселиться не можем. Посмотрели в соседнем городке, там две гостиницы близко друг от друга, в одной из них мы и поселились, а вторая занята беженцами. Но их немного. Вера говорит: у нас нет возможностей делать лагерь в маленьком ПВР. И мы решили сделать полтора лагеря, потому что организационных усилий по сути как на один лагерь - собрать педагогов, организовать транспорт, проживание. А выхлоп может получиться больше. В итоге вышло, что в маленьком, который шел как бы прицепом, оказалось больше пользы».
«Сначала мы хотели послать туда трех человек, детей же мало. Потом решили отправить четверых: Саша была директором, еще Катя и две девочки - подростки. Там до нашего появления было очень скучно: гостиница, и перед ней скамеечки с бабушками. В гостинице им действительно нечего было делать. Но по соседству был парк, и наши стали водить туда детей. То ли они работали лучше, то ли по стечению обстоятельств, но у них была в некоторые дни 100 процентная явка, а у меня в «богатом» ПВР - ситуация противоположная. В итоге туда стали ходить 7 взрослых - Алена с дочками туда ушла».
«В наш ПВР я когда зашла в первый раз, меня просто ослепило – яркое солнце, пруд, пляж, все лежат на шезлонгах! Я захожу и думаю - зачем здесь вообще мы? И почти так и оказалось… Огромная территория, велосипеды, самокаты. Им есть чем заняться, чуть наскучило - они прыг на самокате и уехали. При этом говорили, что оттуда много жалоб беженцев, но я не поняла почему. Мне показалось, что о них неплохо заботятся - я видела, что они пишут жалобы в чат ПВР, и им помогают то чайник потек, то еще какая ерунда - исправляют это довольно быстро. Есть постоянная сотрудница, которая за ними закреплена, и когда она вернулась из отпуска, многие говорили: "Как хорошо, что вы вернулись". В чате постоянно движ по оформлению документов, по поиску работы, по устройству детей в школу. На работу в основном ездят в соседний город, добираются на автобусах, остановка прямо напротив выхода из ПВР».
«Одну беседку мы кое-как отжали тесненькую… До выходных нам давали одну вип-беседку с большим столом, потом я стала наглеть и просить вторую беседку, потому что Аня занималась музыкой. Когда они не арендованы, они нам давали, не жадничали. Но в выходные ничего не было, и они сказали «а мы вас предупреждали».
«Пенки - это тема, в первом моем ПВР мне было тяжело ходить или сидеть целый день, а тут я на пенке лежу, и в то же время я на работе».
«Это в высшей степени гламурное пространство сильно влияло на детей, и сильно влияло на нас. И оно определяло наше место в этом ПВР – «к нам приехали волонтеры, они проводят мастер-классы». Я раньше такого не слышала. Мне приходилось слышать «они с нами общаются», но про мастер - классы никогда. У меня это третья смена, мы сами это так не называем. Функционал, который к нам пришпилился в связи с этим словом - это знакомо всем родителям: ты приходишь куда-то, и там проводится мастер-класс. Тебе даже имя не важно, тебе важно, что там происходит. Общение между нами и детьми было в значительно степени обезличено».
«Дети все лето провели около воды, они были все румяненькие, здоровенькие. Но при этом приходила в голову цитата из Честертона: человек не может приручить крысу или нацарапать свое имя на стене. Это получилось место для культурного развлечения, но оно не подходит для детства. Они не могли построить шалаш или сделать штаб в овраге. Все было страшно зарегламентировано. Был специальный дяденька, который следил, чтобы наши дети не залезали на быка. Ходить можно было только по дорожкам, сидеть в беседках только платно. На волейбольную площадку мы не смогли попасть, но может быть надо было понастойчивее просить».
«Дети тут не хозяева. Но с другой стороны, если бы их поселили в барак с клопами, я бы сердилась больше. То, что Родина выделила шикарный отель - это хорошо».
«Это потрясающе, я не знала, что у нас в Тульской области есть такое Майами. Но я не понимаю, как там было можно работать? Я считаю, что Оля осуществила маленький подвиг. Это были невероятные условия, куда очень сложно было вписаться. Там девушки с локонами, а люди с пенками топчут их прекрасные газоны… Депрессивное мне кажется проще, когда ты едешь спасать».
«Мамочку одну я разговорила, объяснила, что девочки будут работать, и говорю: «У вас тут так роскошно!» А она говорит: «Да, но лучше бы мы были дома». Но эту проблему мы решить не можем».
Дети и взрослые
«В меньшем ПВР было 17 детей, мы думали отправить туда 3 преподов. А нам на большой надо было около 12 преподавателей, так как нам обещали 50 детей. По факту доходило до нас от силы 23-25 детей, и мне кажется, что там и не было 50 детей. А я все время переживала, почему мы так проваливаем явку? У нас были очень вовлеченные родители, и я их спрашиваю а где дети? Они пожимали плечами – вроде все здесь…»
«Одна мама вышла работать в Магнит, а другая в садик, папа вышел в МЧС работать, как и работал в Украине. Но все равно еще работает меньше половины».
«У меня сложилось впечатление, что некоторые семьи в ПВР очень дружны между собой. Как-то нет ощущения, что враждуют все со всеми».
«Когда мы возили их в библиотеку, мы все запихнулись в две машины – мою и сотрудницы отеля, которая была ответственна за то, чтобы возиться с беженцами. Ее дочка была дружна с мальчиком из беженцев, и она присоединялась к нам».
«Там вообще живет большинство отдыхающих, беженцам отдали два больших корпуса. Общения между отдыхающими и беженцами я не увидела, люди приезжают на день-два, зачем им общаться?»
«В маленьком ПВР на крылечке курят, там все было мирно и мило. Дети жаждут общаться с детьми, если кто-то приходит на площадку. Звали друзей из города в лагерь».
«Новая девочка приехала, все окружали ее своей заботой - как тебя зовут? давай дружить? где ты живешь? давай провожу!».
«Мне показалось, что у нас в богатом ПВР дети были лучше одеты, более причесаны. Возможно, они больше парятся, потому что постоянно есть внешние отдыхающие люди. Папа Темы очень беспокоился по поводу его внешнего вида. 30 раз спросил про штаны! А в маленьком ПВР все сильно проще, они живут по-домашнему, варятся в своем соку».
«Сложный вопрос с идентификацией, они все время начинают рисовать флаги - на сумках, мелками, на рисунках… Были бурные обсуждения, какой флаг рисовать».
Что делали
«Занятия были классные. У нас не было таких прямо спортсменов, но летающая тарелка была».
«Мы проводили удачное мероприятие в одном ПВР, а потом шли и повторяли его в другом. Мы завидовали друг другу, потому что видели фотки в чатах».
«Нам в первый день их собрали, привели на детскую площадку. Провели знакомство по кругу: я сказала, что у вас задача выяснить, кто из педагогов что умеет, потому что у нас все умеют не одно, а много разного. Потом надо выбрать, что из этого вы больше хотите, и мы сделаем из ваших пожеланий расписание, идите на разведку».
«Большое дело было, что меня добавили в чат. Я утром писала - уважаемые родители, мы ждем детей там-то и там-то. На зарядку мы их забирали, и потом уходили. Наша беседка была не на виду и в углу, так что сложно было присоединиться по ходу. У нас был момент, когда приехала классная преподавательница и стала рисовать эбру, я кинула в чат фотки, и через несколько минут была полная явка».
«У нас очень сильно исчезали дети после обеда, они уставали, перегружались или тупо уходили спать».
«Наши дети 7-8 лет, когда уставали, они начинали друг друга бить. Пока я не сообразила, что надо после обеда идти гулять».
«Я музыкант, это была моя вторая смена. Самый востребованный вид деятельности – это пение, танцы. Здесь дети вцепились в пианино, им было очень интересно поиграть на клавишах. Я решила отбросить всю эту скучную хрестоматийность. Я спрашивала, какую песню ты любишь, я подбирала и немного учила двумя ручками это играть. Это современный русский поп, или украинские народные в современной обработке. Например, Весняночка, рэп какой-то, Вера Брежнева».
«Преимущественно песни были на тематику объединения, «сядем за общим столом» и т.д. Или у Веры Брежневой – «близкие люди, как ни крути». А совсем маленькие, которым просто хотелось потыкать в клавиши, мы просто так играли, без каких-то обязательств».
«Можно было прикоснуться к музыке, через предмет проработать свои тревоги. На 3 ПВРа, где я была, это почти 100 детей – никто, ни один из них не обучался в музыкальной школе».
«Можно чему-то научиться за неделю, если аккуратно проходить. И эти дети - труженики! Наши столичные дети гиперактивные, они переполнены всем. А эти дети – целый день в течение 8 часов они плели бисер, что-то делали. Они очень жадные до занятий. Хотя мы же не знаем подводных камней, потом наверняка кто-то уехал, может быть у кого-то и пропал интерес…»
«Я выбрала политику ненавязывания. Эти песни они выбрали сами. Со стороны окружающих – я не думаю, что кто-то бы нам что-то сказал или вообще заметил бы. У детей украинский язык вызывал лютый восторг. А посторонние люди мне кажется не слышали».
«Нашим детям наоборот было важно, кажется, что они определяют себя как русские. Хотя они плясали под колонку, в том числе «Ты ж меня пидманула». Это просто то русская музыка, то украинская, и как будто вообще все нормально…. А потом смотришь и думаешь - вообще ничего нормального! Этих плясок здесь вообще не должно быть здесь. Ненормальное выглядело нормальным. Но у них не так, это просто песня, и она не имеет никакого особого смысла. Это просто песня».
«Аня очень крутой преподаватель с регалиями на 10 страниц, и она спустилась с этих высот на «тын-тын» одним пальцем играть с этими детьми. У них была очередь на это, чуть не номерки на руках писали! Пошли в библиотеку и устроили драку за пианино».
«Я учила не заморачиваясь, просто с рук. Если бы я начала грузить их академизмом, то никаких очередей не было бы. Кому-то из родителей я показала, например папе Темы я скала, что у него пианистичные руки. Мне кажется, что он не слышал слова «музыка», пришел рассматривал, чем же там занимается сын».
«По чату в Нижнем я смотрю, что там сдувается обучение музыки у девочек. Но вообще когда начинается серьезный разговор про обучение музыке, уже не важно ты беженец или нет, это просто личная история – хочешь ли ты, можешь ли. Если им запало, они могут подойти к своим родителям и подергать их, и пойти учиться серьезно».
«У нас были разнообразные занятия. Я делала поделки из прищепок. Вот такусенькие детишки сидели рисовали вот этих рыбов!»
«В большом ПВР у меня были занятия на подхвате, например я могла взять несколько детей из очереди на эбру, и делать с ними что-то еще. В маленьком ПВР я могла делать полностью свои занятия».
«Мы сделали большую настольную игру «Подводный мир». Каждый из детей рисовал осьминога или рыбу, клеили все это на большой ватман, можно было кидать кубик и ходить. А кто-то рисовал прямо пальчиковыми красками. А на следующий день мы лепили из застывающего пластилина. Не знаю, играют ли они сейчас в эту игру».
«Мы проводили всякие настольные игры. Они в итоге выбрали, которые попроще, Уно оставили. Я пыталась заманить старших обещанием сложных игр, но у нас только пару раз была большая девочка».
«Я делала с ними гравюру. Они все были чумазые в черной краске, но они прямо с удовольствием рисовали эти листы, закрашивали и ждали, когда можно было что-то нарисовать».
«В большом ПВР мы проводили два квеста, а в маленьком слили их в один. Им очень понравилось».
«Дети шли к нам, шли охотно. Маленькая толпа из 7-8 человек приходит что-то делать, или например все пошли делать прищепки, а один ко мне».
«Тема был готов долго работать дрелью, а Василиса грунтовать бусины. На другой день, когда их надо было разрисовать, ее не было. А потом она пришла и сказала - они же были белые!»
Что в итоге
«Мы закончили программу, в последний день провели незамысловатый квест, раздали в подарок тетрадки, карандаши, фломастеры. И дети ушли относить подарки в корпус. И все. Никаких слез, ни прощальных обнимашек, ничего. Может быть это знак того, что у них и без нас было более-менее нормально. Может быть это наш провал, что мы не построили отношений любви. А с другой стороны, нужна ли она, эта любовь на неделю? Они больше переживали за девочку новую с Донбасса, чем за меня».
«Чат мы не сделали, потому что у нас все дети были маленькими, самыми старшими были 9-10 лет. Мне кажется это все-таки подростковая штука».
«Была цель дать кусок нормального лета - и это произошло!»
«В большом ПВР дети были более без эмоций, и это даже напрягало, было непонятно, им понравилось или нет? Мы проводили квест как театральный, прощальный, театр – экспромт. Нам троим казалось, что это очень крутая вещь, но им приходилось это буквально впихивать…»
«Весь последний день был посвящен волнениям - а что мне, а что мне достанется? Для нас фломастеры это фигня, а они переживают, достанется ли им».
«Ну вот, такой вырос формат. Но если бы можно было выбирать, я бы выбрала другое, чтобы было ужасно, страшно, а не вот так гламурно».
«Они спросили нас: а вы в следующем году приедете? Я стала испуганно причитать, что пусть пожалуйста в следующем году это не будет нужно».
«По поводу музыки очень важная тема, и в каждом ПВРе надо было эту тему развивать».
«Ребята сделали очень классную штуку. Там была библиотекарь, которая очень хотела играть с детьми, и дети очень хотели быть с ней. И наши ребята прицельно учили ее что-то делать. Я хотела это в каждом лагере, но получилось только здесь».
