«Мы делали две параллельные смены в ПВР, куда мы ездим регулярно с лета 2022 года. Две – потому что смена делится на старших и младших, так как этажи жестко конфликтуют - там случайно совпало, что семьи с маленькими детьми оказались на одном этаже, а постарше – на другом. В Твери мы ездим в два ПВР – в другом жестче условия, но люди более адаптированы, а здесь условия лучше, но много взрослых, практически не умеющих устроить свою жизнь. Это был первый опыт короткого лагеря, с 3 по 6 ноября».
«Я делала смену один день, на этаже у младших детей – от 5 до 9 лет. Они то приходят, то уходят, максимум было, наверное, девять детей. Мы танцевали, играли в салочки, в настолки. Были блоки вместе побыть и поразвлекаться, и что-то поделать вместе. Мне понравилось! Я заметила еще летом, что у них есть неплохая коммуникация, дружеские, хорошо простроенные отношения между собой. Есть опека старшими младших. В этот раз детей было побольше, приехали новые ребята. У них есть свои танцы, они учили с 4 этажом, есть концерты в коридоре, которые они делают для старших. Есть жизнь сообщества. У меня есть ощущение, что это единый коллектив, как лагерь – лагерный танец и т.д. Они следят за помещением, вкладываются в пространство, взрослые купили чехлы на мебель, занавески, и дети тоже после занятий готовы откликнуться на предложение убраться.
К нам присоединялись мамы, присоединялась и женщина, у которой нет детей. У нее немного другой подход, она хотела научить, как правильно, и дети немного сопротивлялись. А я обычно даю материалы и просто предлагаю что-то сделать. Со мной ездили мои дочки, это всем здорово зашло. Я не видела никакой разницы, мои дети иногда даже более дикие…
Дети с радостью соглашаются на то, что предлагаешь, хотя у них не очень хватает внимания провалиться в эту деятельность. У нас было несколько занятий по книгам - мы что-то делали руками и параллельно говорили. Делали цветы из чупа чупсов. Пробовали обсуждать такие понятия, как справедливость, мудрость. По книге про царя Соломона и царицу Савскую мы делали кольцо. Я хотела поговорить на примере этого кольца про силу Соломона, чем мудрость отличается от ума, видят ли они, где есть справедливость, а где нет. Но это не очень зашло, им было интересно делать поделку, но в разговорной части они были готовы во всем со мной соглашаться. «Самое трудное слово» – это книжка про то, что даже в разных сложных ситуациях, если ты накосячил, и это невозможно исправить, ты можешь извиниться и начать отношения дальше. Были ли у кого-то такие ситуации, когда кому-то было стыдно? Как быть хозяином своей жизни, не быть виноватым? Это сложно хотя бы потому, что нужна другая сторона – тот, кто прощает. Они услышали и рассказали какие-то примеры, но так, чтобы это перешло на их жизнь и они приняли бы какое-то решение – не знаю… Но потом внутри занятий мы к этому возвращались».
К нам присоединялись мамы, присоединялась и женщина, у которой нет детей. У нее немного другой подход, она хотела научить, как правильно, и дети немного сопротивлялись. А я обычно даю материалы и просто предлагаю что-то сделать. Со мной ездили мои дочки, это всем здорово зашло. Я не видела никакой разницы, мои дети иногда даже более дикие…
Дети с радостью соглашаются на то, что предлагаешь, хотя у них не очень хватает внимания провалиться в эту деятельность. У нас было несколько занятий по книгам - мы что-то делали руками и параллельно говорили. Делали цветы из чупа чупсов. Пробовали обсуждать такие понятия, как справедливость, мудрость. По книге про царя Соломона и царицу Савскую мы делали кольцо. Я хотела поговорить на примере этого кольца про силу Соломона, чем мудрость отличается от ума, видят ли они, где есть справедливость, а где нет. Но это не очень зашло, им было интересно делать поделку, но в разговорной части они были готовы во всем со мной соглашаться. «Самое трудное слово» – это книжка про то, что даже в разных сложных ситуациях, если ты накосячил, и это невозможно исправить, ты можешь извиниться и начать отношения дальше. Были ли у кого-то такие ситуации, когда кому-то было стыдно? Как быть хозяином своей жизни, не быть виноватым? Это сложно хотя бы потому, что нужна другая сторона – тот, кто прощает. Они услышали и рассказали какие-то примеры, но так, чтобы это перешло на их жизнь и они приняли бы какое-то решение – не знаю… Но потом внутри занятий мы к этому возвращались».
«Мне 9 лет, мы ездили с мамой. Строить отношения с новыми людьми - это всегда не очень просто. Но ребята достаточно легко устанавливали связи. Мне кажется, что им особенно понравилось делать короны, выбирать цвет, наклеивать блестки. Правда, кажется что эти короны не доживут до Нового года».
«Есть проблема, что делать с поделками. «Мама, смотри что я сделала!» – «Только не в нашу комнату». Их пространство ограничено, и они ревностно относятся к тому, чтобы в него что-то добавляли: «Вы пожалуйста развлекайте наших детей, но к нам ничего приносить не надо». Но я придумала, как решить эту проблему. Например, когда мы делали кольца, я сказала: «Это волшебное кольцо, оно в комнате теряет свою силу, оно отдыхает, его там можно хранить в коробочке». Мне надо было это вслух сказать при маме, чтобы было озвучено уважение к их границам…
Здорово приезжать в одно и то же место с одной и той же командой и смотреть, как они взрослеют, адаптируются, как складываются отношения. Удивительно, что теплота, которая с самого начала меня в них удивила – она осталась».
«Есть проблема, что делать с поделками. «Мама, смотри что я сделала!» – «Только не в нашу комнату». Их пространство ограничено, и они ревностно относятся к тому, чтобы в него что-то добавляли: «Вы пожалуйста развлекайте наших детей, но к нам ничего приносить не надо». Но я придумала, как решить эту проблему. Например, когда мы делали кольца, я сказала: «Это волшебное кольцо, оно в комнате теряет свою силу, оно отдыхает, его там можно хранить в коробочке». Мне надо было это вслух сказать при маме, чтобы было озвучено уважение к их границам…
Здорово приезжать в одно и то же место с одной и той же командой и смотреть, как они взрослеют, адаптируются, как складываются отношения. Удивительно, что теплота, которая с самого начала меня в них удивила – она осталась».
«Старших детей в этом ПВР живет 17-18, до занятий доходит примерно 10 человек. Я достаточно регулярно созваниваюсь со многими людьми, знаю, что там происходит. У нас есть чат, и еще мы общаемся лично. Такие личные контакты - это либо большая нагрузка, либо эти люди тебе близки, и тогда ты общаешься легко. Я честно заблокировала нескольких людей из Тулы, потому что они звонили мне в 6 утра, хотя мой телефон оказался у них можно сказать случайно. Это было непосильно объяснить, и это было тяжело и некомфортно. А в Твери конкретные люди мне близки как люди, и я уверена, что они не будут меня зря беспокоить».
«Самое активное время звонков и переписки - после лагеря, когда они тебя еще помнят, а потом это стихает. К тому же, переписка осложнена тем, что не все умеют писать, например один мальчик 9 лет может не справиться с печатным текстом…»
«Эта семья – отдельная история. Они с 1 сентября сходили в школу по одному разу… Глобально это можно назвать дезадаптацией взрослых, и соответственно это переходит и на детей. Я была там в сентябре, задержали старшего мальчика, потому что он воровал, но ему даже не приходило в голову как-то это прятать, чтобы не спалиться…»
«То, что он в 9 лет не умеет читать и писать, это определенно можно сказать, мы играли в мафию, и он не мог прочитать свою роль. Телефона у него нет, и проблем с чтением сообщений нет. Даже если человек не ходит в школу, можно было бы показать, как читать, дома. Но пока они как-то живут, и ни они, ни мама не особо хотят что-то менять. Мама трепетно относится к тому, чтобы давать кому-то свой контакт, и хотя у них есть ноутбук на всю семью, они довольно закрыты для внешних контактов.
Тут их снова нашла опека, в прошлом году были очень серьезные разговоры и грозились отнять детей из-за того, что они не дошли до школы… Мне лично кажется, что этой семье феерически везет, что они еще не под надзором и их стараются сохранить, как есть».
«Самое активное время звонков и переписки - после лагеря, когда они тебя еще помнят, а потом это стихает. К тому же, переписка осложнена тем, что не все умеют писать, например один мальчик 9 лет может не справиться с печатным текстом…»
«Эта семья – отдельная история. Они с 1 сентября сходили в школу по одному разу… Глобально это можно назвать дезадаптацией взрослых, и соответственно это переходит и на детей. Я была там в сентябре, задержали старшего мальчика, потому что он воровал, но ему даже не приходило в голову как-то это прятать, чтобы не спалиться…»
«То, что он в 9 лет не умеет читать и писать, это определенно можно сказать, мы играли в мафию, и он не мог прочитать свою роль. Телефона у него нет, и проблем с чтением сообщений нет. Даже если человек не ходит в школу, можно было бы показать, как читать, дома. Но пока они как-то живут, и ни они, ни мама не особо хотят что-то менять. Мама трепетно относится к тому, чтобы давать кому-то свой контакт, и хотя у них есть ноутбук на всю семью, они довольно закрыты для внешних контактов.
Тут их снова нашла опека, в прошлом году были очень серьезные разговоры и грозились отнять детей из-за того, что они не дошли до школы… Мне лично кажется, что этой семье феерически везет, что они еще не под надзором и их стараются сохранить, как есть».
«Это был короткий лагерь, но мы писали вечером расписание вместе -дети очень хотят участвовать, вешают расписание на стену, им важно присоединяться к процессу. В первый день сначала мы просто встретились, гуляли, общались, а лагерь начали ближе к вечеру. Мы делали философскую шляпу – думали, какие вопросы мы хотим задать себе, другим. Каждый рандомно вытягивает вопрос и отвечает на него. Я думала, что меня пошлют с этим заданием, потому что оно такое «на посидеть». Но меня тронуло, что все серьезно отнеслись, прошло несколько кругов, и все глубоко отвечали. А Ульяна вообще делала с ребятами «Зоопарк своей души».
«Сначала у меня был заход на то, чтобы их немного подгрузить – слепить в фантастическом существе свое внутреннее переживание. У меня были конкретные примеры, поэтому это звучало не совсем космически. Мы долго думали, я пыталась расспрашивать про внутреннее состояние. Кажется, они стали задумываться, но не сформулировали мысли в конкретную эмоцию или переживание. Фантастическое существо получилось, но у кого-то это было просто существо.
У меня это занимает несколько часов, а они сделали это буквально за минут 30-40, и это правда получились крутые штуки. Были ограничения по материалам, мне кажется это тоже важно: была задача взять только один кусок пластилина, и сделать животное только из одного цвета. Они более приятно выглядели, и самим детям было приятно с ними играться. Был лист ватмана, куда они поставили этих зверюшек. Денёк они простояли, а потом они заляпались, но мы успели их отфоткать.
Там был «гиперутконосочерепахоскорпион, дрейфующий в космическом пространстве». Кстати, его сделал тот мальчик 9 лет, который не умеет ни читать, ни писать».
«Сначала у меня был заход на то, чтобы их немного подгрузить – слепить в фантастическом существе свое внутреннее переживание. У меня были конкретные примеры, поэтому это звучало не совсем космически. Мы долго думали, я пыталась расспрашивать про внутреннее состояние. Кажется, они стали задумываться, но не сформулировали мысли в конкретную эмоцию или переживание. Фантастическое существо получилось, но у кого-то это было просто существо.
У меня это занимает несколько часов, а они сделали это буквально за минут 30-40, и это правда получились крутые штуки. Были ограничения по материалам, мне кажется это тоже важно: была задача взять только один кусок пластилина, и сделать животное только из одного цвета. Они более приятно выглядели, и самим детям было приятно с ними играться. Был лист ватмана, куда они поставили этих зверюшек. Денёк они простояли, а потом они заляпались, но мы успели их отфоткать.
Там был «гиперутконосочерепахоскорпион, дрейфующий в космическом пространстве». Кстати, его сделал тот мальчик 9 лет, который не умеет ни читать, ни писать».
«В этот же день была мафия. Есть периоды популярности игр, они сами очень хотят играть во что-то одно. Но есть такая тенденция - быстрее начать, быстрее закончить. Им нравится играть, но они неглубоко погружаются в роли. Я попыталась со своей стороны привнести вживание в роль, и они быстро подстроились и стали это дальше использовать. Раньше это были просто догадки, кто кого услышал ночью, а потом они стали хотя бы немного аргументировать свою позицию».
«На следующий день утром мы поехали в собачий приют, где мы уже были прошлым летом. Тогда мы приезжали покормить щенков и посмотреть, что такое волонтёрство. В этот раз у нас было побольше возможностей, мы сначала пошли гулять со взрослыми собаками, потом пошли к щенкам и покормили их. Было интересно, что это одно и то же место. Летом мы видели там огромное количество щенков, а сейчас сотрудники сказали, что их разобрали, и для детей это была отличная новость, что у них все сложилось нормально. Ульяна сказала, что ей будет сниться кошмар про этот приют, но там было достаточно хорошо по сравнению с прошлым разом».
«Для меня это действительно жутковатое пространство. Там огромное количество взрослых псов, которых никто уже не заберет. А дети выделили позитив, и меня это удивило: «Мы погуляли с некоторыми собаками, а щенков разобрали». Круто, что они так к этому отнеслись».
«У них правда жуткая нехватка денег, в прошлый раз там было много собак с ампутированными конечностями, но у них нет приспособлений, они просто лежат и переворачиваются. Сейчас было лучше, но все равно собаки живут близко друг к другу, там очень шумно. Мы ехали туда с тем пойнтом, что там не очень классно, но можно хотя бы что-то вложить».
«На следующий день утром мы поехали в собачий приют, где мы уже были прошлым летом. Тогда мы приезжали покормить щенков и посмотреть, что такое волонтёрство. В этот раз у нас было побольше возможностей, мы сначала пошли гулять со взрослыми собаками, потом пошли к щенкам и покормили их. Было интересно, что это одно и то же место. Летом мы видели там огромное количество щенков, а сейчас сотрудники сказали, что их разобрали, и для детей это была отличная новость, что у них все сложилось нормально. Ульяна сказала, что ей будет сниться кошмар про этот приют, но там было достаточно хорошо по сравнению с прошлым разом».
«Для меня это действительно жутковатое пространство. Там огромное количество взрослых псов, которых никто уже не заберет. А дети выделили позитив, и меня это удивило: «Мы погуляли с некоторыми собаками, а щенков разобрали». Круто, что они так к этому отнеслись».
«У них правда жуткая нехватка денег, в прошлый раз там было много собак с ампутированными конечностями, но у них нет приспособлений, они просто лежат и переворачиваются. Сейчас было лучше, но все равно собаки живут близко друг к другу, там очень шумно. Мы ехали туда с тем пойнтом, что там не очень классно, но можно хотя бы что-то вложить».
«Потом был кулинарный воркшоп - мы пекли печенье, пышки. Примерно после полугода проживания беженцам предоставили кухню, там все могут готовить. Мне нравится эта кухня, там много столешниц, много всего, она огромная. Там очень чисто, люди за собой убирают и сохраняют комфорт. И дети тоже это очень поддерживают.
Мне стало очень нравиться готовить в большой компании. Если раньше было много конфликтов, то сейчас стало удаваться включать какие-то общие процессы, и всем с этим комфортно. Например, мы замешивали общее тесто, а потом все делали свой декор».
Мне стало очень нравиться готовить в большой компании. Если раньше было много конфликтов, то сейчас стало удаваться включать какие-то общие процессы, и всем с этим комфортно. Например, мы замешивали общее тесто, а потом все делали свой декор».
«В этот же день мы делали свои гравюры. Сам мастер-класс делится на две части. Они все дружно компанией подготовили основу, и это было увлекательно. Потом был перерыв, потому что всё должно высохнуть. В итоге к этому занятию вернулись не все, но часть людей забрали свои гравюры домой, надеюсь они там доделали».
«Потом у нас было Карамельное казино. Я сначала очень гордилась тем, как мы подготовили эту игру. Мы попросили записать привет и вопросы многих ведущих, которых в этот раз с нами не было. Нам записали ролики Рита-режиссер, она сейчас живет в Париже, Саша из Петербурга. Мне казалось всё так интересно и прикольно! Но по командам, конечно, им не всегда легко играть. Всегда это приводит более - менее к конфликтам. Но мы все же доиграли до конца».
«Это существующая форма. Люди делятся на две команды. Им выдается банк конфет, и у нас, как у ведущих, тоже есть банк конфет. Идет вопрос: верите ли вы, что это так? Люди совещаются и делают ставку. Если они ответили правильно, то ставка удваивается, а если нет, то их ставка уходит в общий банк. Главное, не ставить все конфеты. Например, Рита спрашивала: «Верите ли вы, что Эйфелева башня два раза сдавалась в металлолом?» Был вопрос: «Верите ли вы, что в этой луже есть частичка динозавра?» (как ни странно, да). Были вопросы из школьной программы, и на подумать. В сентябре мы с Сашей Левиной тоже делали Карамельное казино, но там мы делали вопросы, связанные со сменами, это пошло легче».
«Я считаю, что подготовлено всё было чудесно, и вопросы были хорошие. Просто всё начинает идти не так, когда они делятся на две части. Это было во многих играх и на предыдущих сменах. Причем претензии, которые они друг другу предъявляют – абсурдные».
«Мне кажется, что это проблема этого сообщества. Родители между собой ссорятся, и дети повторяют это поведение. Думаю, что командная игра в другом ПВР не вызвала бы таких конфликтов».
«Потом у нас было Карамельное казино. Я сначала очень гордилась тем, как мы подготовили эту игру. Мы попросили записать привет и вопросы многих ведущих, которых в этот раз с нами не было. Нам записали ролики Рита-режиссер, она сейчас живет в Париже, Саша из Петербурга. Мне казалось всё так интересно и прикольно! Но по командам, конечно, им не всегда легко играть. Всегда это приводит более - менее к конфликтам. Но мы все же доиграли до конца».
«Это существующая форма. Люди делятся на две команды. Им выдается банк конфет, и у нас, как у ведущих, тоже есть банк конфет. Идет вопрос: верите ли вы, что это так? Люди совещаются и делают ставку. Если они ответили правильно, то ставка удваивается, а если нет, то их ставка уходит в общий банк. Главное, не ставить все конфеты. Например, Рита спрашивала: «Верите ли вы, что Эйфелева башня два раза сдавалась в металлолом?» Был вопрос: «Верите ли вы, что в этой луже есть частичка динозавра?» (как ни странно, да). Были вопросы из школьной программы, и на подумать. В сентябре мы с Сашей Левиной тоже делали Карамельное казино, но там мы делали вопросы, связанные со сменами, это пошло легче».
«Я считаю, что подготовлено всё было чудесно, и вопросы были хорошие. Просто всё начинает идти не так, когда они делятся на две части. Это было во многих играх и на предыдущих сменах. Причем претензии, которые они друг другу предъявляют – абсурдные».
«Мне кажется, что это проблема этого сообщества. Родители между собой ссорятся, и дети повторяют это поведение. Думаю, что командная игра в другом ПВР не вызвала бы таких конфликтов».
«Еще мы делали большой лесной поход. С утра мы все вместе пошли в лес. ПВР находится в центре, а лес через дорогу, это такой городской лес. Там мы делали квест, было много заданий на оставить что-то. Например, одна станция всем понравилась: надо было оставить какое-то пожелание тем, кто придет в лес, и люди делали отрывные объявления. На станции «Кулинария» на переносной плитке делали хот доги, а еще мы строили шалаш, это была очень крутая идея».
«Дети с Ульянов делали снежные шары, и это очень зашло, как сувенир».
«Меня порадовало, что я объяснила нескольким людям, как все делать, а дальше они объясняли другим. Это было очень круто, особенно по контрасту с тем, как они конфликтовали в казино».
«Мы делали общее какао, но на кухне всегда есть женщины, которые подходят и объясняют, как все надо делать. Я знаю механику сама, но я считаю, что не так важно, что в итоге получится. А они жестко рулят, и это становится некомфортно. Но мы все равно отлично сварили много какао на всех и смотрели под него «Головоломку»».
«Дети с Ульянов делали снежные шары, и это очень зашло, как сувенир».
«Меня порадовало, что я объяснила нескольким людям, как все делать, а дальше они объясняли другим. Это было очень круто, особенно по контрасту с тем, как они конфликтовали в казино».
«Мы делали общее какао, но на кухне всегда есть женщины, которые подходят и объясняют, как все надо делать. Я знаю механику сама, но я считаю, что не так важно, что в итоге получится. А они жестко рулят, и это становится некомфортно. Но мы все равно отлично сварили много какао на всех и смотрели под него «Головоломку»».
«У нас был хороший фидбек в последний день, и у нас было 2 «тайных друга» – в одном можно было дарить подарки кому-то конкретно, а вторая версия - все скидывали подарки в одну коробку, и выбирали оттуда рандомно».
«В последний день мы ходили по Твери, и каждый показывал другим места, которые он знает».
«Я вижу этих людей, как очень светлых, добрых, очень крутых, с большим потенциалом. Очень важно их не потерять. Я вижу, что то, что мы даем им на смене, приживается в жизни. Люди стали регулярно давать друг другу фидбек, у них проходят круги, где каждый высказывается, но это не обсуждается – это вошло в их жизнь, как форма коммуникации. Мы много обсуждали, что выключать людей из-за ментальных особенностей – это зашквар, и я вижу, что они стали лучше принимать других. Мы много говорим о том, чтобы улучшать пространство вокруг себя, и они это делают. Кто-то начал высказываться про того, кого нет, и все его остановили. Я вижу много смысла в том, чтобы подбрасывать больше возможностей имеющимся людям».
«Вечером первого дня я стала снимать пластилиновые фигурки, и дети стали в это играть абсолютно без моего участия. Они задавали друг другу вопросы и высказывались, например: «Оцени, на сколько этот человек умеет обниматься».
«В последний день мы ходили по Твери, и каждый показывал другим места, которые он знает».
«Я вижу этих людей, как очень светлых, добрых, очень крутых, с большим потенциалом. Очень важно их не потерять. Я вижу, что то, что мы даем им на смене, приживается в жизни. Люди стали регулярно давать друг другу фидбек, у них проходят круги, где каждый высказывается, но это не обсуждается – это вошло в их жизнь, как форма коммуникации. Мы много обсуждали, что выключать людей из-за ментальных особенностей – это зашквар, и я вижу, что они стали лучше принимать других. Мы много говорим о том, чтобы улучшать пространство вокруг себя, и они это делают. Кто-то начал высказываться про того, кого нет, и все его остановили. Я вижу много смысла в том, чтобы подбрасывать больше возможностей имеющимся людям».
«Вечером первого дня я стала снимать пластилиновые фигурки, и дети стали в это играть абсолютно без моего участия. Они задавали друг другу вопросы и высказывались, например: «Оцени, на сколько этот человек умеет обниматься».
«Беспокойство вызывает, и это было заметно и прошлым летом, что есть много людей, дезориентированных в жизни. Например, они еще у себя дома заводили много животных, но они умирали, потому что люди не могли за ними ухаживать. Так происходит и здесь. Я вижу хомячка и понимаю, что он умрет. Взрослого человека, у которого постоянно умирают животные - я не знаю, чему его можно научить. Я стараюсь помогать детям, но в итоге они подстраиваются под своих взрослых, и у них повторяется то же самое – животные умирают. Летом у них появились кошки, я пыталась объяснить, что им нужен лоток, но они этого не делали. В результате кошки ходили на пол, в кровать, их ругали. Лоток постоянно завален чем-то, никогда нет еды и воды…
Я не знаю, что тут можно сделать. Как будто моя единственная роль – это смотреть, как умирают животные. Как будто я должна просто засвидетельствовать такое явление. Можно было бы добиться того, чтобы в ПВР запретили животных, но там есть и недезориентированные люди, у которых животные живут еще из Украины, и это было бы несправедливо. Это не признается проблемой, потому что это было поставлено на поток. Дети расстраиваются, но им подается, что животные - это такая заменяемая штука».
«Что уж говорить про детей… Одну девочку водят в школу, но того кто водит постоянно ругают бабушка и папа этой девочки. Она уже на грани выгорания, ее не пускают на порог».
«Саша Левина постоянно пробивает походы в театры, музеи. Кто-то ходит, но часто бывает сложно все организовать. Конечно, потом люди говорят вау! Но для Саши это означает приехать в Тверь и убедить чиновников, потом приехать в Тверь и убедить людей пойти, а потом приехать в Тверь день в день и отвезти их на место. Меня это восхищает, но удивляет, почему, если людям так нравится, они не могут дойти до места в 500 метрах от ПВР? Мне видится, что это какая-то беспомощность».
«Там далеко не все работают, ПВР не расформировывают, наоборот, сюда переводят людей из других ПВР, ремонтируют комнаты. Опять есть слухи «съезжайте отсюда к марту», но это было и в прошлом году».
«Я первый раз приехала в этот ПВР прошлой зимой, и тогда мне было менее тревожно за этих детей, чем сейчас. Мне казалось, что это ненадолго, что да, родители дезориентированы, но сейчас они возьмут себя в руки и всем займутся. Но сегодня я вижу, что проблема с базовыми навыками остается».
«Дети рассказывают о том, что их гнобят в школе – и за то что они отстают, и по национальному признаку. Этот же мальчик сказал: «Странно, что вы русские и так к нам относитесь». В школе к нему относятся совершенно по-другому. Не то чтобы он считает себя украинцем, просто он сильно отстает, его спрашивают, откуда ты, он отвечает и начинается. По-моему они из села под Рубежным».
«Есть семья, у которой все хорошо. Есть многодетная семья, у которой все плохо, и непонятно, что с этим делать. Можно много в них вкладываться, но когда родители не берут на себя ответственность, не готовы ничего доделывать, то усилия пропадают безрезультатно. Может быть это ощущение базируется на том, что я больше узнала ситуацию в семьях. Например, не ходят в школу, ими не занимаются, даже какие-то базовые вещи. При этом с родителями есть теплые отношения».
«У меня получилось наоборот: в первое лето мы достаточно близко познакомились с некоторыми семьями. У меня было ощущение, что во многих семьях эта ситуация была давно, и ничего не изменится, и была радость, что они попали в такое публичное поле, где хотя бы детям можно дать что-то другое. У меня сохраняется это ощущение. Мне радостно, что ПВР все еще есть, что есть это место, где все в одном коридоре, и где есть возможность что-то им дать. Я бы приняла кошмарное решение - чтобы это осталось как есть до совершеннолетия детей, потому что это дало бы какие-то возможности выпустить их во взрослую жизнь не ультрамаргинальными».
«Я начала думать, что это состояние взрослых связано с тем, где они жили, именно на той территории. Они как будто застряли на стыке 80х и 90х. Почти каждый человек причислен к какой-то секте. Туда не пришли многие технологии, какие-то международные идеи. Пожизненная стагнация. Они слишком равнодушно относились ко всему, что их окружает, включая животных, детей и себя. Была модель, когда казалось, что ничего нельзя изменить».
«Одна женщина где-то на картинках увидела Санкт-Петербург и мечтала туда попасть. Но почему нельзя было поехать? Ей 67 лет. Она так ни разу никуда и не съездила, ее мечта казалось ей непреодолимой задачей. Она никогда не училась, не работала. Первый раз в жизни она выехала из Мариуполя сейчас, когда ее буквально вывезли силой».
Я не знаю, что тут можно сделать. Как будто моя единственная роль – это смотреть, как умирают животные. Как будто я должна просто засвидетельствовать такое явление. Можно было бы добиться того, чтобы в ПВР запретили животных, но там есть и недезориентированные люди, у которых животные живут еще из Украины, и это было бы несправедливо. Это не признается проблемой, потому что это было поставлено на поток. Дети расстраиваются, но им подается, что животные - это такая заменяемая штука».
«Что уж говорить про детей… Одну девочку водят в школу, но того кто водит постоянно ругают бабушка и папа этой девочки. Она уже на грани выгорания, ее не пускают на порог».
«Саша Левина постоянно пробивает походы в театры, музеи. Кто-то ходит, но часто бывает сложно все организовать. Конечно, потом люди говорят вау! Но для Саши это означает приехать в Тверь и убедить чиновников, потом приехать в Тверь и убедить людей пойти, а потом приехать в Тверь день в день и отвезти их на место. Меня это восхищает, но удивляет, почему, если людям так нравится, они не могут дойти до места в 500 метрах от ПВР? Мне видится, что это какая-то беспомощность».
«Там далеко не все работают, ПВР не расформировывают, наоборот, сюда переводят людей из других ПВР, ремонтируют комнаты. Опять есть слухи «съезжайте отсюда к марту», но это было и в прошлом году».
«Я первый раз приехала в этот ПВР прошлой зимой, и тогда мне было менее тревожно за этих детей, чем сейчас. Мне казалось, что это ненадолго, что да, родители дезориентированы, но сейчас они возьмут себя в руки и всем займутся. Но сегодня я вижу, что проблема с базовыми навыками остается».
«Дети рассказывают о том, что их гнобят в школе – и за то что они отстают, и по национальному признаку. Этот же мальчик сказал: «Странно, что вы русские и так к нам относитесь». В школе к нему относятся совершенно по-другому. Не то чтобы он считает себя украинцем, просто он сильно отстает, его спрашивают, откуда ты, он отвечает и начинается. По-моему они из села под Рубежным».
«Есть семья, у которой все хорошо. Есть многодетная семья, у которой все плохо, и непонятно, что с этим делать. Можно много в них вкладываться, но когда родители не берут на себя ответственность, не готовы ничего доделывать, то усилия пропадают безрезультатно. Может быть это ощущение базируется на том, что я больше узнала ситуацию в семьях. Например, не ходят в школу, ими не занимаются, даже какие-то базовые вещи. При этом с родителями есть теплые отношения».
«У меня получилось наоборот: в первое лето мы достаточно близко познакомились с некоторыми семьями. У меня было ощущение, что во многих семьях эта ситуация была давно, и ничего не изменится, и была радость, что они попали в такое публичное поле, где хотя бы детям можно дать что-то другое. У меня сохраняется это ощущение. Мне радостно, что ПВР все еще есть, что есть это место, где все в одном коридоре, и где есть возможность что-то им дать. Я бы приняла кошмарное решение - чтобы это осталось как есть до совершеннолетия детей, потому что это дало бы какие-то возможности выпустить их во взрослую жизнь не ультрамаргинальными».
«Я начала думать, что это состояние взрослых связано с тем, где они жили, именно на той территории. Они как будто застряли на стыке 80х и 90х. Почти каждый человек причислен к какой-то секте. Туда не пришли многие технологии, какие-то международные идеи. Пожизненная стагнация. Они слишком равнодушно относились ко всему, что их окружает, включая животных, детей и себя. Была модель, когда казалось, что ничего нельзя изменить».
«Одна женщина где-то на картинках увидела Санкт-Петербург и мечтала туда попасть. Но почему нельзя было поехать? Ей 67 лет. Она так ни разу никуда и не съездила, ее мечта казалось ей непреодолимой задачей. Она никогда не училась, не работала. Первый раз в жизни она выехала из Мариуполя сейчас, когда ее буквально вывезли силой».
